Мариус сел на кровать. Было около половины шестого. Только полчаса отделяло его от того, что должно было произойти. Он слышал биение своего сердца, как слышат в темноте тиканье часов. Он думал о двойном движении, которое совершалось во мраке в эту самую минуту; с одной стороны, приближалось преступление, с другой — шло правосудие. Мариус не чувствовал страха, но какой-то трепет охватывал его, когда он думал о том, чему предстояло свершиться. Как бывает со всеми, внезапно застигнутыми каким-нибудь необыкновенным приключением, весь этот день казался ему сном, и только ощущение холода, идущее от двух пистолетов в жилетных карманах, убеждало его, что он не жертва кошмара.
Снег перестал. Луна, становившаяся все ярче, выплывала из облаков, и ее свет, примешиваясь к белому отражению снега, придавал комнате какой-то сумеречный вид.
В мансарде Жондретта был огонь. Из щели в перегородке пробивался красный свет, казавшийся Мариусу кровавым.
Этот свет не могло, очевидно, отбрасывать пламя свечи. Однако в комнате не слышно было никакого движения, никто там не шевелился, не говорил, не дышал, в ней царила глубокая, как бы ледяная тишина, и, не будь света, можно было бы подумать, что это склеп.
Мариус тихонько снял сапоги и поставил их под кровать. Прошло еще несколько минут. Вдруг заскрипели петли отворившейся внизу двери, тяжелые быстрые шаги прозвучали по лестнице, затем по коридору, и задвижка двери громко Щёлкнула.
Это вернулся Жондретт.
И в то же мгновение раздалось несколько голосов. Вся семья была в мансарде. Только она молчала в отсутствие своего главы, как молчат волчата, когда уходит волк.
— Вот и я, — сказал Жондретт.
— Здравствуй, отец, — запищали дочери.
— Ну что же? — спросила мать.
— Все идет как по маслу, — ответил Жондретт, — только ноги у меня совсем окоченели. А ты принарядилась — вот это хорошо. Ты должна внушать доверие.
— Я совсем готова и могу идти.
— Ты не забудешь, что я говорил тебе? Сделаешь все, как следует?
— Будь покоен.
— Дело в том... — начал было Жондретт, но не кончил своей фразы. Мариус слышал, как он положил на стол что-то тяжелое, по всей вероятности, купленное долото.
— А вы ели? — спросил Жондретт.
— Да, — отвечала жена. — Я купила три большие картофелины и соли. Так как у нас был огонь, то я испекла их.
— Отлично, — сказал Жондретт. — Завтра я поведу вас обедать с собой. У нас будет утка и всякая штука. Вы пообедаете, как Карл X. Все идет как нельзя лучше.
И, понизив голос, он прибавил:
— Мышеловка открыта. Коты там. Положи это в огонь.
Мариус услыхал, как затрещали уголья, которые ворочали щипцами или каким-то железным орудием.
— А ты смазала салом дверные петли, чтобы они не скрипели? — спросил Жондретт.
— Смазала, — ответила жена.
— Который теперь час?
— Скоро шесть. Недавно пробило половину на колокольне Сен-Медар.
— Черт возьми! — воскликнул Жондретт. — Девчонкам пора отправляться на караул... Ну, идите сюда, слушайте!
За перегородкой зашептались.
— Бугон ушла? — снова громко спросил Жондретт.
— Ушла, — ответила жена.
— Ты точно знаешь, что в комнате соседа никого нет?
— Его целый день не было дома, а в это время он, как ты знаешь, всегда обедает.
— Ты уверена, что его нет?
— Конечно.
— Ну, все равно, — сказал Жондретт. — Ничего дурного не будет, если мы посмотрим, не здесь ли он. Возьми-ка свечу, дочурка, да сходи туда.
Мариус встал на четвереньки и осторожно заполз под кровать. Только что успел он притаиться, как сквозь дверные щели блеснул свет.
— Его нет дома, отец, — крикнул женский голос. Мариус узнал голос старшей дочери.
— Входила ты в комнату? — спросил отец.
— Нет. Когда его ключ в замке, значит, он ушел.
— Все равно войди, — закричал отец.
Дверь отворилась, и Мариус увидал старшую дочь Жондретта со свечою в руке. Она была такая же, как и утром, только казалась еще ужаснее при освещении.
Она пошла прямо к постели, одно мгновение Мариус испытывал мучительную тревогу. Но оказалось, что девушку привлекло висевшее над кроватью зеркало. Она поднялась на цыпочки и погляделась в него. А в соседней комнате передвинули что-то железное.
Девушка пригладила ладонями волосы и несколько раз улыбнулась перед зеркалом, напевая своим разбитым, могильным голосом:
Любили мы друг друга лишь неделю,
Как сладкий сон она для нас прошла!
И только восемь дней мы знали счастье,
Тогда как вечность для любви нужна!
О да, вся вечность для любви нужна!
Мариус дрожал. Ему казалось невозможным, чтобы она не услышала его дыхания.
Девушка подошла к окну и посмотрела в него, проговорив со своим несколько безумным видом:
— Как некрасив Париж, когда надевает белую рубашку.
Она снова подошла к зеркалу и стала делать гримаски, рассматривая себя то анфас, то в профиль.
— Ну чего же ты там запропастилась! — крикнул отец.
— Смотрю под кровать и под мебель, — отвечала она, оправляя волосы. — Нигде никого нет.
— Дура! — заревел отец. — Иди сюда сию же минуту! Нам нельзя терять времени.
— Иду! Иду! В этой конуре ни на что нет времени! — ответила дочь и запела:
Покинешь ты меня, на славу променяешь,
Но сердце грустное с тобою полетит...
Она бросила последний взгляд в зеркало и вышла, притворив за собою дверь.
Через минуту Мариус услыхал шаги босых ног. Это шли по коридору девушки.
— Смотрите внимательнее! — крикнул им отец. — Одна должна стоять в той стороне, где застава, другая — на углу улицы Пти-Банкье. Ни на минуту не теряйте из виду двери дома, и как только увидите что-нибудь, сейчас же бегите сюда! Одним духом! У вас есть ключ от входной двери.
— Сторожить, стоя босыми ногами на снегу! — проворчала старшая дочь.
— Завтра у вас будут красные шелковые башмаки, — сказал отец.
Они спустились с лестницы, и через несколько секунд входная дверь захлопнулась. Они ушли.
В доме остались только супруги Жондретты, Мариус и, по всей вероятности, те таинственные существа, которых он видел в темноте за дверью необитаемой каморки.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь